Категории каталога

Форма входа

Приветствую Вас Гость!

Поиск

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 49

Статистика

Главная » Статьи » Выпуск № 9. - 2010 (февраль) » Проза

Орехов Андрей (Москва). Сова Минервы (отрывок) Начало в №7.

Полный текст материала по ссылке http://argo-tavr.at.ua/orehovsova8.doc

ПУТЕШЕСТВИЕ ВОСЬМОЕ
Киренаики и киники.



Вчера вечером, во время очередного жаркого философского спора на борту "Метафизики", наша единственная дама, обращаясь к господину Аскину, употребила одно из своих излюбленных негативных определений - "циничный".
Она сказала буквально следующее:
Какой ты, Петя, однако, циничный!
И тогда я спросил ее:
Лиза, а ты знаешь, откуда происходят эти слова - "циник", "циничный"?
Не знаю, честно призналась девушка, но, подумав, предположила, Может быть, от слова "цинк"?
Присутствовавший при разговоре Аскин громко фыркнул, а Диоген Лаэртский почесал свой курчавый подбородок.
Может быть, ты знаешь, Петя? - спросил я Аскина.
Петр откашлялся и объяснил:
Русское слово "циник" происходит от такого же латинского слова, а оно, в свою очередь, произошло от древнегреческого "киник". "Киник" это философ кинической школы.
Киническая школа! воскликнула Лиза, Есть еще и такая?
Да есть, подтвердил я, и в этом маршруте мы должны познакомиться с двумя античными школами: школой киников и школой киренаиков. Самое любопытное, что основателями обоих школ, совершенно противоположных друг другу по сути, стали два ученика Сократа Антисфен и Аристипп. Первый считается первопроходцем в кинической философии, второй в философии киренаиков.
А откуда происходит название "киренаик"?
спросил Аскин.
Я принялся терпеливо и нудно объяснять:
Название школы киренаиков происходит от названия древнегреческого полиса Кирена, расположенного в Северной Африке, примерно в районе современной Ливии: область, центром которой был город Кирена, называлась Киренаика.
Так мы плывем сначала к киникам или в Кирену?
Я подозвал Лаэртского и спросил его наш курс. Диоген важно сказал мне и остальным:
Наш курс Сицилия, Сиракузы!
Мы удивленно переглянулись между собой, но Лаэртский пояснил, что в Сиракузах мы познакомимся с Аристиппом, родоначальником школы киренаиков, который живет при дворе Дионисия Старшего, тирана, т.е. единоличного правителя Сиракуз. И только после того "Метафизика" повернет на юго-восток, в Кирену, где мы исследуем учение остальных киренаиков. Маршрут был сочтен вполне обоснованным, и мы не стали перечить Диогену. Пусть сначала будут Сиракузы!

Этот греческий город на Сицилии имел хорошо укрепленную крепость, и защищенную бухту, куда и вошла, лавируя среди многочисленных судов, наша "Метафизика". Первую половину следующего дня мы посвятили осмотру города и знакомству с его достопримечательностями: храмами, гимнасиями, театром, агорой, стадионом, различными святилищами. В заключение долгой экскурсии мы, наконец, вышли к дворцу Дионисия. Этот дворец не произвел на нас особого впечатления: судя по всему, тиран Сиракуз был скупым и мелочным человеком и экономил даже на охране. А, кто знает, возможно, тиранам его эпохи просто еще некого было бояться?
Аристипп, которого впоследствии прозвали Киренским, имел свою крышу прямо во дворце и по виду ничем не выделялся среди массы остальных прихлебателей и льстецов, живших при Дионисии. Небольшого роста, но крепкий, проворный, опрятный и всегда неизменно вежливый. Как Молчалин: "умеренность и аккуратность", всё налицо. Как сказал про него наш Диоген, Аристипп из тех людей, что умеют приспосабливаться к любым обстоятельствам: "они извлекают наслаждение из всего, что им было в данный момент доступно, и не трудятся разыскивать наслаждение в том, что недоступно!". "Царский пёс!", такой презрительной кличкой обозначил его другой великий Диоген киник Диоген Синопский.
Мы сразу же попросили его рассказать о собственном учении.
Аристипп удивился:
Да нет у меня никакого учения, чужеземцы! А вот так просто, побеседовать о жизни, это с превеликим "пожалуйста"!
Философ хлопнул в ладоши, и неизвестно откуда появившиеся служанки-рабыни быстренько соорудили стол, четыре складных стульчика, ложе (для Аристиппа), потом на столе появилось льняные салфетки, скатерть, на ней дорогое хиосское вино, закуски, жареная рыба, фрукты, сладкие лепешки … это было весьма кстати, поскольку с нашего завтрака на "Метафизике" прошло уже немало времени!
Аристипп сделал хороший глоток хиосского, с удовольствием причмокнул губами и сказал:
Меня многие упрекают за роскошь, например, мой друг софист Поликсен, но почему-то как только я приглашаю за стол, сразу забывают свои упреки. Видно, не роскошь им претит, а расходы!
Мы полностью согласны с вами, уважаемый Аристипп, поддакнул я сразу за всех: действительно, вряд ли стоило упрекать великого киренаика за роскошь приема! Скорее, этому следовало у него учиться!
Мы, философы, подобны врачам, которые лечат "больных", т.е. простых людей, мы исцеляем их души от таких болезней, как лень, равнодушие, злоба, зависть, гнев, слыхал о таких болезнях, чужеземец? (важно рассуждая, Аристипп обращался в основном ко мне, явно принимая меня за старшего в нашей компании). Вот почему мы, философы, необычайно важны для полиса, нас надо беречь и холить, как самых породистых лошадей!
(Я тут же вспомнил историю об Аристиппе, изложенную у Диогена Лаэртского: "Однажды Аристипп плыл на корабле в Коринф, был застигнут бурей и страшно перепугался. Кто-то спросил его: "Нам, простым людям, не страшно, а вы, философы, трусите?". Аристипп ответил: "Мы оба беспокоимся о своих душах, но души то у нас неодинаковой ценности!". Что ж, это было резонно сказано!)
А как складываются, уважаемый Аристипп, ваши отношения с Дионисием?
дипломатично спросил Петр.
О! О местном, сиракузском, тиране Дионисии Аристипп мог говорить часами, ничуть не страшась выставлять последнего в самом смешном виде:
Однажды Дионисий плюнул в меня, а я спокойно вытер его слюну с лица и сказал: "Рыбаки подставляют себя брызгам моря, чтобы поймать мелкую рыбешку, неужели я не вынесу брызг слюны, чтобы поймать крупную рыбу?".
Когда Дионисий меня спросил, почему философы ходят к дверям богачей, а не богачи к дверям философов, я пояснил ему: "Потому что философы знают, что им нужно, а богачи не знают".
Как-то я попросил у него денег, а он мне заметил: "Ты, Аристипп, ведь говорил, что мудрец не ведает нужды в деньгах!". Я сказал: "Дай мне денег, а потом мы разберем этом вопрос", и когда Дионисий мне их дал, я ему хладнокровно объяснил, показывая на свой туго набитый кошелек: "Вот теперь действительно я в них не ведаю нужды!".
Однажды Дионисий за чашей вина приказал одеть всем нарядные одежды и пуститься в пляс. Платон, мой друг и афинский философ, отказался, а я спокойно переоделся и пустился вприсядку:
"Чистая душа / И в вакховой не развратится пляске!...".
А однажды, раздраженный одной из моих шуток, он посадил меня за дальнее, самое непочетное, место за столом. Тогда я ему сказал: "Что за почет, Дионисий, ты хочешь оказать этому месту!".
Вот так, мои друзья, складываются мои отношения с нашим тираном! Но приходится быть всегда начеку: ведь не знаешь, чего от него ждать в каждый момент милости или злодейства!
Вы совершенно правы, Аристипп, ответил я, Если вы что-нибудь слышали о далекой Индии, о ее знаменитых мудрецах гимнософистах, как их называют здесь, то один из них однажды заметил: "Служить царю, что лизать лезвие меча, обнимать льва, целовать змею".
Да, он говорит сущую правду, вздохнул Аристипп, служить нашему Дионисию это всё равно, что целовать ядовитую змею … не знаешь, когда она укусит!
И заметил:
Но слуги его еще хуже, наглее, глупее, надменнее!
Однажды меня позвал к себе казначей Дионисия, фригиец Плевонт, и стал показывать мне свои пышные комнаты с мозаичными полами. При этом он сказал: "Смотри, Аристипп, осторожнее, не плюйся, не кашляй и ничего не бросай не пол!". А мне вдруг невыносимо захотелось кашлять и плеваться. И тут меня осенило: когда мы шли близко, и он повернул ко мне свою жирную самодовольную поросячью морду, я взял и плюнул ему в лицо …
Казначей пришел в неописуемую ярость, а я спокойно ему ответил: "Извини, Плевонт, нигде больше не было подходящего места!".
А однажды другой придворный Дионисия, Мизон, стал при всех меня бранить на улице и направился прочь. Мизон догнал меня и спросил: "Почему, негодный, ты уходишь?". Я ответил: "Потому что твое право браниться, а мое не слушать!".
А еще раз он же передо мною стал хвастаться своими якобы обширными познаниями. Я в ответ ему сказал: "Оттого, что человек много ест, Мизон, он не становится здоровее; так и тот, кто много читает, не становится философом; философ этот то, кто читает для себя с пользой!".
А учение мое, если хотите знать, следующее:
"Ощущения единственное, что мы можем знать, и через них мы получаем всё знание о существующем вне нас мире. Однако ощущения нас часто обманывают и потому им не стоит особенно доверять. Даже если что-то существует, всегда можно доказать. Что оно одновременно не существует. Потому познание часто приносит вред, а не пользу …
Высшее благо это наслаждение. Мы живем, чтобы получать удовольствия и избегать страданий. Мудрец умеет любое страдание превращать в наслаждение, а невежда считает наслаждениями самые худшие из страданий. Он избегает того, что необходимо, а стремится к случайным наслаждениям.
Друзей мы уважаем ради выгоды, так же как заботимся о частях своего тела до тех пор, пока владеем ими. Телесные упражнения помогают овладеть добродетелью. Мудрец чужд зависти, любви и суеверию, ибо эти страсти порождаются пустой мнительностью, а ему знакомы горе и страх, которые порождаются естественным образом. Богатство также дает возможность вкушать наслаждения, но самостоятельной ценности не имеет.
Нет ничего справедливого, прекрасного или безобразного по природе: все определяется установлением и обычаем. Однако знающий человек, а именно им и является философ, воздерживается от дурных поступков, избегая наказания и дурной славы. Кстати, именно умением правильно воздерживаться философы, в первую очередь, и отличаются от других людей.
Кстати, хотите знать, если вдруг все законы уничтожатся, тогда большинство людей опустятся до уровня животных, а мы, философы, одни, будет жить по-прежнему!"
Я тут вспомнил еще два анекдота от Лаэртского: в первом у Аристиппа утомился раб, который нес его деньги. Аристипп ему сказал: "Выбрось лишнее и неси, сколько можешь!". Во втором: Аристипп якобы плывет на корабле, и на него нападают пираты. Тогда недолго думая, наш философ выбросил деньги в море и в ответ на недоуменные вопросы попутчиков, пояснил: "Лучше золоту погибнуть из-за Аристиппа, чем Аристиппу из-за золота…".
Мы еще долго благодарили Аристиппа за угощение и теплый прием, и после недолгой прогулки по вечерним Сиракузам дружно отбыли на "Метафизику".
А утром Лаэртский объявил:
Теперь наш курс: Северная Африка, город Кирена. Плывем в Ливию!
В Кирене мы, как я уже говорил, планировали сделать визиты остальным видным киренаикам Гегесию и Феодору, а уже затем вернемся в Афины, где нам предстоит основательно ознакомиться с кинической школой, давшей помимо Антисфена, еще одного знаменитого философа Диогена Синопского, а также (что была весьма важно для Лизы) и первую женщину-философа Гиппархию.

В Кирену мы прибыли на следующий день утром.
Африка нам встретила, как и полагается, тяжелым тропическим зноем таким, что невозможно было пройти и ста метров, чтобы не облиться потом. И хотя мы оделись по возможности легко, от африканской жары не спасала даже самая легкая одежда. Потому шли мы тяжело, поминутно останавливая шныряющих то там, то здесь вертких разносчиков-мальчишек, чтобы напиться у них холодной воды из кувшина.
Куда мы идем?
спросила Лиззи у Лаэртского.
Ответ был лаконичен:
К Феодору!
А кто это? спросила Лиззи.
Ответ Лаэртского был предельно лаконичным:
Увидите!
Феодор? Федор! задумалась Лиза, У нас это такое распространенное имя!
Оно было распространено и в Древней Греции, заметил я, Послушай, Лиза, что пишет наш друг, Диоген Лаэртский!
Я достал "О жизни и об учениях знаменитых философов" и буквально на скором шаге прочитал девушке:
"Всего Феодоров было двадцать. Первый самосец, сын Ройка; это оно посоветовал засыпать уголья под основание эфесского храма, так как место было сырое, а уголья, в которых выгорает всё древесное. Приобретают твердость, недоступную для воды. Второй геометр из Кирены, у которого брал уроки Платон; третий вышеназванный философ; четвертый тот, от которого сохранилась отличная книжка об упражнении голоса; пятый писал исследования о сочинителях песнопений, начиная с Терпандра ; шестой был стоик; седьмой описывал римские дела; восьмой сиракузянин, писавший о военном деле; девятый из Византия, известный политическими речами; десятый тоже ритор, о нем упоминает Аристотель в "Обзоре риторов"; одиннадцатый фиванец, ваятель; двенадцатый живописец, упоминаемый Полемоном; тринадцатый живописец из Афин, о котором говорит Менодот; четырнадцатый эфесец, упоминаемый Феофаном в книге "О живописи"; пятнадцатый поэт, сочинитель эпиграмм; шестнадцатый написавший книгу "О поэтах"; семнадцатый врач, ученик Афинея ; восемнадцатый с Хиоса, философ-стоик; девятнадцатый милетец, тоже философ-стоик; двадцатый трагический поэт".
Ужас! воскликнула Лиза, Сколько же их было!
И заметь, пожалуйста, Лиза, вставил Аскин, мы заканчиваем на трагической ноте …
Да, действительно, молвил я, Что мы теперь знаем о человеке, кроме того, что он "живописец, упоминаемый тем-то"? А ведь, возможно, это был великий художник в своем полисе! Но до нас не дошло ни одной из его картин, а одно-единственное предложение о нем, брошенное вскользь нашим общим другом Лаэртским …
Лиза вздохнула:
Это так печально, Андрей Михайлович! А что мы можем сделать?
Да ничего, ответил я, И лишь желать того, чтобы о нас сохранилось больше, чем одна фраза, брошенная кем-то на ходу! …

Наконец, мы увидели домик, где жил и проповедовал свои учения Феодор Киренский. Это было небольшое одноэтажное здание за высоким забором, густо увитое прилепившимся к нему с разных боков виноградником.
Мы постучали кольцом о бронзовую дверь: выглянул раб-привратник.
Учитель дома?
спросил Лаэртский.
Дома. А вы зачем?
Познакомиться!
ответила за всех явно поднаторевшая в общении с античными философами Лиззи.
Как ни странно, это объяснение вполне удовлетворило привратника.
Проходите!
милостиво разрешил он, и мы прошли вовнутрь садика.
Феодора мы застали лениво качающимся в гамаке; в руках у него свиток, который он внимательно перечитывал. Рядом стоял небольшой кувшин, вероятно с водой или вином, на тарелки лежал свежесорванный виноград. Феодор одновременно ел виноград, запивал его из кувшина, качался в гамаке и читал книгу.
Мы поздоровались, представились (философ дружелюбно кивнул нам) и попросили Феодора рассказать нам о своем учении.
Не вылезая из гамака, Феодор показал нам свиток:
Это моя книга "О богах" и тут всё мое учение!
Так вы читаете свою книгу, уважаемый Феодор? спросила Лиза, А о чем она?
Она, женщина, о богах, которых на деле нет! Я отрицаю их существование!
Вы атеист?!
удивился Аскин, для античного мира это было почти невероятно!
Да, меня так прозывают здесь! И даже хотят изгнать из города за богохульство!
(Впоследствии оно так и случится: Феодора Атеиста отправят в изгнание из Кирены. Правда, под конец жизни Феодора тиран Кирен с приятным именем Маг всё же разрешит ему вернуться на родину)
Но как же так можно жить, Феодор?
спросил Лаэртский,
Ведь если нет богов, то позволено всё!
За спиной последнего я удивленно переглянулся со своими спутниками: Диоген цитирует Достоевского! Откуда это? Ситуацию прояснил Аскин.
Да я сам ему и рассказал о Федоре Михайловиче, Андрей Михайлович!
Я покачал головой:
Смотри, Петя, а то наш уважаемый гид соорудит еще один опус "Путеводитель по жизни и изречениям великих русских философов", в котором с большим трудом можно будет отличить правду от его неуемной фантазии!
А Лаэртский между тем продолжил свой диалог с Феодором:
Но так как же насчет богов? Если человек не будет их бояться, то он будет готов на самые чудовищные преступления!
Феодор удивился:
Готов на преступления? Но ведь я их не совершаю, хотя тоже не верю в богов! Как ты объяснишь это?
Пока Диоген думал, в разговор вмешался Аскин:
А что вы считаете высшим благом, уважаемый Федор?
Удовольствие, юноша, только удовольствие; однако, для меня удовольствие не более чем отсутствие страдания!
"Почти по Эпикуру!", молвил я, обращаясь к Лизе и Аскину.
А Феодор вдруг снова обернулся к Диогену:
Однажды я гостил у царя Фракии, Лисимаха, и его придворный, Митра, стал упрекать меня за то, что я, дескать, не признаю богов …
Тогда я ему ответил:
Как же мне не признавать богов, Митра, если я ясно вижу, что ты ими обижен!
Мы все дружно улыбнулись Феодору: действительно, очень смешно!
Лаэртский, однако, надменно выкинул вверх руку:
Но ведь дружбу ты отрицаешь, Феодор!
Дружба это пустое, чужеземцы! Вот я ни с кем не дружу, ну и что?! Истинный мудрец он презирает дружбу; ведь дружат только глупцы и простецы! Истинный мудрец он выше дружбы, любви, отечества! Он выше всего, что есть! И потому он всегда один!
"Какое-то ницшеанство!", шепнул мне на ухо Аскин и спросил вслух:
Значит, тогда мудрец это сверхчеловек?
Сверхчеловек? удивился Феодор, Нет, чужеземец, он просто знает больше, чем другие. Например, большинство людей боятся самоубийства, а мудрец считает самоубийство достойнейшим из поступков!
Мы растерянно переглянулись между собой, и Аскин спросил:
Если вы так считаете, уважаемый Феодор, почему вы тогда сами …
И Петр сделал соответствующее движение поперечным ребром ладони.
Потому что еще не настало время, юноша!
надменно ответил философ.
Но, как выяснилось позже, это время вообще не настало: Феодор умер своей смертью в возрасте примерно семидесяти пяти лет. А, может быть, он вправду собирался покончить с собой, да всё тянул-тянул, откладывал-откладывал, … да так и прожил всю жизнь до ее естественного конца. Обидно же ему было умирать, так и не сдержав своего слова!

В Кирене же мы познакомились и с другим видным киренаиком Гегесием (впоследствии он преподавал в Александрии Египетской и потому получил прозвище "Александрийский"). Однако у него было еще одно просто ужасающее прозвище "Пейситанатос" "Убеждающий умирать" ("Смертопроповедник"). Почему он имел такое прозвище, нам предстояло узнать совсем скоро …
На лекцию Гегесий мы подошли на следующее утро. Преподавал он в портике Аполлона Врача, и слушателей было удивительно много человек двадцать, в основном молодые люди, и среди них было даже две девушки, вероятно, начинающие гетеры.
Мы скромно уселись сзади и стали слушать.
Гегесий был относительно молод (лет тридцать), худощав, строен, но лицо имел мрачное и недовольное, как у видавшего все виды брюзги и человеконенавистника. Читал он лекции интересно, с энтузиазмом, увлекаясь сам и увлекая своих слушателей. В самые необходимые моменты его густой баритон приобретал, что называется, замогильный оттенок: казалось, он звучит из другого мира …
Вот каков краткий конспект его речи:
"Всё в мире есть или наслаждение, или боль. Не существует ни дружбы, ни благодарности, ни благодеяния, так как ко всем им мы стремимся не ради них самих, а ради неких выгод, так как без выгод их не бывает. Счастье невозможно ни по каким причинам: тело наше исполнено множества страданий, а душа разделяет страдания тела и оттого всегда беспокойна; нелепый случай кладет предел нашим надеждам. Правила поведения они просты и едины для всех мудрецов, и только невежда не понимает их …"
А я вспомнил анекдот из Лаэртского:
"Однажды Гегесий попросил великого киника Диогена Синопского почитать какое-либо из его сочинений.
Глупец ты, Гегесий, отпарировал ему Диоген, Нарисованным фигам ты предпочитаешь настоящие, а живого урока не замечаешь и требуешь писаных правил!".
"От природы ничего не бывает ни сладким, ни горьким; только редкость. Новизна или изобилие благ бывает одним в сладость, другим в горечь. Бедность и богатство к наслаждению не имеют никакого отношения, ибо нет разницы между наслаждением у богача и бедняка. Если всё мерить наслаждением, то рабство так же безразлично, как и свобода, знатность как безродность, честь как бесчестье. Сама жизнь для человека неразумного угодна и приятна, а для мудреца безразлична. Мудрец всё делает для себя, полагая, что из других людей ей никто не стоит …
"Близко к скептицизму!", шепнул мне Аскин.
А Гегесий между тем продолжил, и его голос становился всё мрачнее и замогильнее:
"Предпочтительны как жизнь, так и смерть: если не хочешь жить, лучше умри, ибо жизнь ничем не лучше смерти. Даже если ты считаешь жизнь прекрасной, само ощущение близости конца так должно жечь тебя, что всё равно ты этого не вынесешь, иди и умирай! Умирай скорей, так как самоубийство это наилучший поступок для всех желающих приобщиться к философии …"
И вдруг одна девушка встала и с рыданиями бросилась из портика. Слушатели, и мы с ними, вскочили с места, и даже кто-то вскрикнул: "Она пошла умирать!". Девушка отбежала от портика метров на тридцать, резко обернулась: покрывало кредемнон, захлестнуло ее лицо. Голос ее был тонок и печален:
Прощайте все!
И ринулась вниз, в направлении знаменитого обрыва над морем, с которого в Киррене бросались в море на черные ребра скал местные самоубийцы. Шансов выжить у них не было: если они не разбивались об камни, то их затягивал в глубину мощный водоворот под обрывом …
Несколько юношей и наш Петр бросились вслед за девушкой:
Стойте!
это был Гегесий: он стоял холодный, со скрещенными позади руками, как тиран, посылающий на смерть своих подданных:
Не смейте мешать ей!
Все остановились, кроме Петра: он продолжил свое преследование несчастной, и вскоре вскрылся вслед за ней за домами.
Мы молча переглянулись между собой, и на наших лицах был лишь один вопрос:
"Успеет или не успеет?"
Вот негодяй!
молвила, наконец, Лиза, кивая на Гегесия.
Лаэртский пожал плечами:
Такова философия! Вспомни, Лиза, Платона: философствовать значить умирать! …
Но это не значит посылать на смерть других!
гневно возразила девушка.
Мы покинули мрачную цитадель Смертопроповедника и отправились искать Петра и девушку. И вскоре нашли их: Аскин сумел легко достичь ее, все-таки (открою один из наших секретов) он был перворазрядник по легкой атлетике, бегал и очень неплохо на средние дистанции восемьсот и полторы тысячи метров. Теперь он держал несчастную за руку и убеждал ее идти домой, чтобы там принять успокаивающие пилюли и прийти в себя. Девушка, ее звали Мирта, долго сопротивлялась. Но когда к уговорам присоединилась "Мисс Каблучкова", наконец, сдалась и позволила отвести себя "под крышу дома своего", как пел в свое время Юрий Антонов.
Мы все вчетвером вздохнули с облегчением и еще немного погуляв по Кирене, вернулись на нашу бирему: завтра нам предстоял трудный переход в Афины. А там пристрастное знакомство со школой киников.

Полный текст материала по ссылке http://argo-tavr.at.ua/orehovsova8.doc

Категория: Проза | Добавил: Ясон (02.03.2010)
Просмотров: 873 | Комментарии: 3 | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 3
3 Партнерские программы интернета  
0
http://partnerkas.ru/frilanseru/partnerskaya-programma-birzhi-kontenta-advego.html - Партнерская программа биржи контента Адвего
http://partnerkas.ru/forex-partnerki/samaya-sladkaya-partnerskaya-programma-foreks.html - Самая сладкая партнерская программа Форекс
http://partnerkas.ru/farma-partnerki/farm-partnerka-ot-doktor-dik.html - Фарма партнерки от Доктор Дик
http://partnerkas.ru/chosting/partnerskaya-programma-chostinga.html - Партнерская программа от SpaceWeb
http://partnerkas.ru/fayloobmenniki/zarabotok-s-fayloobmennikom-filesonic.html - Заработок с файлообменником Filesonic

2 Книги  
0
http://muzka.net - фентези книги читать
http://muzka.net - новая книга марининой
http://muzka.net - книги в жанре ужасы
http://muzka.net - психология книги
http://muzka.net - книги издательства

1 euthanasia  
0
Гегесий - учитель смерти http://euthanasia.at.ua/forum/23-37-1

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]